Николай гумилев в африке. Что значит зобатый

ПЕРВЫЙ БОЕВОЙ ПОХОД (7 - 21 НОЯБРЯ 1941 ГОДА) Сразу после швартовки на ПЛ пришел Магомет Имадутдинович Гаджиев, один из опытнейших подводников бригады, и приступил к детальному осмотру лодки и знакомству с личным составом. Им была поставлена задача - в кратчайшие сроки

ЧЕТВЕРТЫЙ БОЕВОЙ ПОХОД (21 марта – 3 апреля 1942 года) После возвращения лодки с моря прошла всего неделя, которая была заполнена сначала суетой с ремонтом цистерн (и разлитием солярки по Пала-губе), списанием злосчастных резиновых мешков, но в основном подготовкой лодки к автора

ВОСЬМОЙ БОЕВОЙ ПОХОД (10 - 21 ФЕВРАЛЯ 1943 ГОДА) 10 февраля в 16.00 лодка вышла из главной базы. Задача - постановка минного заграждения, высадка разведывательной группы и неограниченная подводная война - уничтожение кораблей и транспортов противника в районе Лоппского

ДЕВЯТЫЙ БОЕВОЙ ПОХОД (4 - 17 АПРЕЛЯ 1943 ГОДА) Боевая задача, поставленная лодке, включала в себя постановку минного заграждения в Лоппском море, где, по данным разведки, за последнее время проходила наиболее оживленная шхерная трасса транспортных судов и боевых кораблей

ДЕСЯТЫЙ БОЕВОЙ ПОХОД (5 - 23 АВГУСТА 1943 ГОДА) Если изучить труды некоторых наших историков, «уточняющих» боевые успехи наших североморских ПЛ, сопоставить приводимые ими наши успехи и потери, то получается - эффективность торпедной стрельбы наших лодок была настолько

ДВЕНАДЦАТЫЙ БОЕВОЙ ПОХОД (6 - 12 АПРЕЛЯ 1944 ГОДА) В 12-й боевой поход лодка впервые с марта 1942 года идет без Лунина. Ведет лодку молодой командир Зармайр Арванов. Обеспечивающим (больше для порядка) идет, новый командир 1-го дивизиона ПЛ капитан 2 ранга Михаил Петрович

Моя статья, написанная для российского географического журнала "Живописная Россия" об африканских путешествиях Николая Гумилева.

15 апреля 2016 г. исполнилось 130 лет со дня рождения Рыцаря Серебряного века, поэта, прозаика, переводчика и литературного критика Николая Степановича Гумилева. С школьной скамьи мы знаем строки из его стихотворений, но гений его не ограничивался лишь поэтическим даром — он был и неутомимым путешественником и исследователем Африки, собравшим уникальный этнографический материал об Эфиопии.

Далекая Абиссиния (так во времена Гумилева называли Эфиопию) вызывала живой интерес в России, особенно у романтически настроенных представителей российской культуры. Начиная с середины XIX в. поэты, писатели, художники все чаще стали бывать в экзотических странах. Для Гумилева же это было не просто увлечение, а настоящая страсть. Она помогала ему создать свой собственный мир - «волнующий и странный», помогала «в новой обстановке найти новые слова». Для своих странствий Гумилев выбрал именно Абиссинию и назвал ее «колдовской страной», и вскоре страна, которая манила романтической экзотикой, стала предметом серьезных исследований поэта.

Гумилев был вдохновлен подвигами русских офицеров-добровольцев в Абиссинии. Особенно его восхищали Александр Булатович и Николай Леонтьев, чьи маршруты он повторил в своих скитаниях по Абиссинии. И было ведь чему восхищаться! Александр Булатович был личностью выдающейся. В 1896 г. Булатович добился своего включения в члены российской миссии Красного Креста в Эфиопии, где он стал доверенным лицом негуса (императора Эфиопии) Менелика II. Совершил в апреле 1896 г. в качестве курьера легендарный пробег на верблюдах из Джибути в Харар, преодолев расстояние свыше 350 верст по гористой пустыне за 3 суток и 18 часов, что на 6—18 часов быстрее, чем профессиональные курьеры. В 1897—1899 гг. стал военным помощником Менелика II в его войне с Италией и южными племенами. Булатович — первый европеец, который пересек из конца в конец Каффу (сейчас — провинция Эфиопии). Впоследствии составил первое научное описание Каффы. Он также стал вторым европейцем, который обнаружил устье реки Омо. В России миссия Булатовича была высоко оценена: он получил серебряную медаль от Русского географического общества за работы по Эфиопии (1899). Ему также был присвоено звание поручика лейб-гвардии Гусарского полка.

Гумилев записывает галасские песни со слов галасса

Николай Степанович Леонтьев имел всестороннее образование и интересы, совершив несколько путешествий для научных исследований в качестве действительного члена Императорского Русского географического общества. Затем он продолжил миссии поручика В. Ф. Машкова в Эфиопию, в свою очередь продолжавшего дело Царицынского казака Николая Ашинова. В 1894 г. он принял участие в экспедиции А. В. Елисеева в Эфиопию. Своей миссией Леонтьев хотел «показать всему миру, что мы, русские, можем служить родине, и притом не прибегая к огню и мечу, не хуже англичан, французов и немцев, свивших себе при помощи этих двух факторов прочные гнезда в Африке». Главной целью экспедиции стало предложение негусу Менелику II установить дипломатические отношения между Абиссинией и Россией, и… предложение помощи в создании мощной регулярной армии. Экспедиция состояла из 11 человек; ближайшим помощником был штабс-капитан К. С. Звягин. Руководство экспедицией было возложено на самого Леонтьева, а снаряжалась она как за счет средств правительства и Географического общества, так и на пожертвования церкви, общественных организаций, частных предпринимателей. Официально в задачи экспедиции входило «… изучение течения светил небесных, стран земли, веры, законов, нравов и обычаев народов, на земле обитающих, животных, на земле водящихся, и растений». После длительного и тяжелого путешествия экспедиция Н. С. Леонтьева в марте 1895 г. добралась до Энтото — резиденции абиссинского императора, где ей был устроен весьма теплый и торжественный прием с участием императорских войск, духовенства и населения.

Вот по их стопам и решил пройти Николай Степанович Гумилев. Первая поездка в Абиссинию состоялась в 1907 г. и была спонтанным и внезапным решением. Гумилев сумел сэкономить некоторые средства из родительской «стипендии», присылаемой ему, пока он учился в парижской Сорбонне, и отправился в дорогу. Незадолго до поездки он в очередной раз сделал предложение руки и сердца Анне Горенко, которая вскоре станет известной поэтессой Анной Ахматовой, и получил отказ. И тогда 21-летний русский конкистадор Николай Гумилев отправился в Африку, бросив вызов гордой и неприступной невесте и всему миру.

Обстоятельства и подробности этого путешествия весьма туманны. 25 сентября он отправляется в Одессу, оттуда — в Джибути, затем в Абиссинию. Ночевал он в трюме парохода, был даже арестован за попытку попасть зайцем на судно. Известно, что он побывал в Аддис-Абебе на парадном приеме у негуса. Как он смог попасть на прием к эфиопскому императору и что сблизило этих двух людей — молодого русского поэта и умудренного опытом Менелика II — остается тайной. В статье «Умер ли Менелик?» поэт обрисовал происходившие при троне смуты и раскрыл личное отношение к происходящему, что доказывает его изрядную информированность о происходившем при дворе великого негуса Абиссинии. Он возвращается домой, полный впечатлений и планов на будущее.

Поднимись еще выше! Какая прохлада!
Точно позднею осенью, пусты поля,
На рассвете ручьи замерзают, и стадо
Собирается кучей под кровлей жилья.
Павианы рычат средь кустов молочая,
Перепачкавшись в белом и липком соку,
Мчатся всадники, длинные копья бросая,
Из винтовок стреляя на полном скаку.
Выше только утесы, нагие стремнины,
Где кочуют ветра да ликуют орлы,
Человек не взбирался туда, и вершины
Под тропическим солнцем от снега белы.
Н. Гумилев «Абиссиния»

Гумилев с проводниками у палатки, 1913

Африка не отпускала Николая Степановича даже на родине. С этим связан забавный случай. Поэт и издатель Владимир Нарбут, соратник Гумилева по «Цеху поэтов», был известен любовью к розыгрышам и эпатажу. В 1912 г. он издал скандальный сборник стихов «Аллилуия», который тут же был запрещен цензурой, против поэта было открыто судебное разбирательство. Чтобы избежать суда Нарбут наскоро собирается и покидает в неизвестном направлении Петербург. Через несколько месяцев после его исчезновения во все петербургские редакции пришла телеграмма: «Абиссиния. Джибути. Поэт Владимир Нарбут помолвлен с дочерью повелителя Абиссинии Менелика». Все это оказалось очередной шуткой поэта. Но вскоре Нарбут и сам написал об этом в письме из Гранд-отеля в Джибути, припечатав на него герб Нарбутов: «Дорогие друзья (если вы мне еще друзья), шлю привет из Джибути и завидую вам, потому что в Петербурге лучше. Приехал сюда стрелять львов и скрываться от позора. Но львов нет, и позора, я теперь рассудил, тоже нет». О своем браке он с иронией замечает: «Брак мой с дочкой Менелика расстроился, потому что она не его дочка. Да и о самом Менелике есть слух, что он семь лет тому назад умер». Объявился Нарбут так же неожиданно, как и пропал, и обо всем рассказал на устроенном им вечере по случаю возвращения из Абиссинии в Петербург. Друзья настолько привыкли к розыгрышам и шуткам Владимира Ивановича, что не поверили даже в его поездку в Африку. Тогда тот с возмущением воскликнул: «А вот, приедет Гумилев, пусть меня проэкзаменует!» Гумилев действительно проэкзаменовал Нарбута на знание местных абиссинских особенностей и некоторых терминов, а также адресов соответствующих заведений, о которых, по словам поэта, в присутствии дам говорить неудобно. После этого Николай Степанович объявил, что Нарбут не врет и действительно был в Джибути.

И все же настоящая экспедиция Николая Гумилева по Эфиопии состоялась в 1913 г. Николай Степанович особенно подчеркивал, что именно это путешествие в Абиссинию он совершил в качестве руководителя экспедиции, посланной Академией наук. Помощником Гумилев выбрал своего племянника Н. Л. Сверчкова — любителя охоты и естествоиспытателя, «покладистого человека, не боящегося лишений и опасностей».

Н. Сверчков на палубе парохода, отправляющегося в Африку

В апреле-августе 1913 г. Санкт-Петербургский Музей антропологии и этнографии добился государственных дотаций на дальние экспедиции. Музею были нужны африканские коллекции. Он мог если и не целиком субсидировать экспедицию, то, во всяком случае, оказать ей материальную поддержку. Гумилев оказался для руководителей музея фигурой подходящей, хотя профессиональным этнографом он не был, соответствующего образования не получал, в этнографических учреждениях никогда не работал. Да и претендовал он на славу поэта, путешественника и воина, но никак не профессионального ученого. И все же директору музея академику В.В. Радлову и ученому - хранителю музея Л.Я. Штернбергу он подошел. Дело в том, что профессиональных этнографов-африканистов в нашей стране тогда не было. А Гумилев уже знал страну, был молод, здоров, полон энергии, чтобы преодолевать тяготы пути, природных условий, климата. Он буквально рвался в Африку, и маршрут был утвержден: изучение восточной и южной частей Абиссинии и западной части Сомали. Цель путешествия - делать снимки, собирать этнографические коллекции, записывать песни и легенды, собирать зоологические коллекции.
В своем «Африканском дневнике» Гумилев писал: «У меня есть мечта, живучая при всей трудности ее выполнения. Пройти с юга на север Данакильскую пустыню, лежащую между Абиссинией и Красным морем, исследовать нижнее течение реки Гаваша, узнать рассеянные там неизвестные загадочные племена. Номинально они находятся под властью абиссинского правительства, фактически свободны. И так как все они принадлежат к одному племени данакилей, довольно способному, хотя очень свирепому, их можно объединить и, найдя выход к морю, цивилизовать или, по крайней мере, арабизировать. В семье народов прибавится еще один сочлен. А выход к морю есть. Это - Рагейта, маленький независимый султанат, к северу от Обока. Один русский искатель приключений - в России их не меньше, чем где бы то ни было, - совсем было приобрел его для русского правительства. Но наше Министерство иностранных дел ему отказало. Этот мой маршрут не был принят Академией. Он стоил слишком дорого. Я примирился с отказом и представил другой маршрут, принятый после некоторых обсуждений Музеем антропологии и этнографии при императорской Академии наук. Я должен был отправиться в порт Джибути в Баб-эль-Мандебском проливе, оттуда по железной дороге к Харару, потом, составив караван, на юг в область, лежащую между Сомалийским полуостровом и озерами Рудольфа, Маргариты, Звай; захватить возможно больший район исследования; делать снимки, собирать этнографические коллекции, записывать песни и легенды. Кроме того, мне предоставлялось право собирать зоологические коллекции. Я просил о разрешении взять с собой помощника, и мой выбор остановился на моем родственнике Н. Л. Сверчкове, молодом человеке, любящем охоту и естественные науки. Он отличался настолько покладистым характером, что уже из-за одного желания сохранить мир пошел бы на всевозможные лишения и опасности».

Отъезд Гумилева был назначен на 7 апреля 1913 г. Ему только что исполнилось 27 лет. Сохранилось несколько писем и открыток, посланных с дороги и вскоре по прибытии в Джибути и Абиссинию. Среди них и письма к Анне Ахматовой. Кроме того, он начинает вести «Африканский дневник», в котором пишет о дружбе с турецким консулом, назначенным в Харар. Эта встреча оказалась важной. Встречать турецкого консула в Харар приехал один из сомалийских вождей, и у его свиты Гумилеву удалось купить немало интересных предметов для петербургского музея.

Харар очень привлекал Гумилева, ведь ко времени его путешествий ни Джибути, ни столица Абиссинии, Аддис-Абеба, не имели еще давней истории. Харар же имел многовековую историю, разноплеменное население, сочетание разных культур - это привлекло его внимание.

Маршрут экспедции Гумилева в Африке в 1913

В Хараре Гумилев встретил человека, который потом стал императором страны и правил поразительно долго - 44 года. Фактически российский поэт стал первым, кто рассказал о нем, описал его внешность, манеры, его жену, дом. Этот молодой человек стал известен миру под именем Хайле Селассие I, император Абиссинии с 1930 по 1974 г. Его считали 225-м потомком царя Соломона и царицы Савской. Он был последним императором Эфиопии. Хайле Селассие был фигурой неоднозначной. Сам он не без гордости вспоминал в автобиографии «Моя жизнь и прогресс в Эфиопии», как, еще только встав у власти, он запретил отрубать руки и ноги - это было привычным наказанием даже за мелкие проступки. Запретил варварский обычай четвертования, который должен был публично исполнять самый близкий родственник: сын убивал отца, мать - сына. Запретил работорговлю. Гумилев встретился с Хайле Селассие, когда тот был губернатором Харара и окружавших его территорий. Звали его тогда Тэфэри Мэконнын, и было ему чуть больше 21 года.

Русский путешественник рассказывает свои впечатления от встречи с молодым губернатором, отмечая, что он один из самых знатных людей в стране и ведет «свой род прямо от царя Соломона и царицы Савской», сын двоюродного брата и друга Менелика, великого негуса Абиссинии, а его жена - внучка покойного императора и сестра наследника престола.

Экспедицию преследовали постоянные испытания, словно проверяя русских путешественников на прочность. Сначала из-за размытых путей исследователи не смогли добраться по железной дороге до Харара, на одной из переправ по пути в селение Шейх-Гуссейн Сверчкова чуть не утащил крокодил, после этого возникли проблемы с провизией, но все же цель была достигнута. Там Гумилев решил проверить свою греховность - по абиссинской традиции, он должен был обнаженным пролезть в узкую щель между двумя камнями. Если испытуемый застревал, то умирал в страшных мучениях - никто не смел помочь ему выбраться и даже дать воды или хлеба. У камней лежало множество костей - грешников было предостаточно. Гумилев рискнул - и благополучно вернулся, чем заслужил еще большее уважение местного населения.

29 июля 1913 г. в «Африканском дневнике» Николая Гумилева сделана последняя запись. Но экспедиция на этом не завершилась. В начале августа Н. Гумилев и Н. Сверчков в Дире-Дауа ждут денег, так как им не на что отправиться назад. 8 августа Николай Степанович вынужден был обратиться с просьбой одолжить необходимую сумму к русскому послу в Абиссинии Чемерзину. Посол дал поэту сто сорок талеров, которые тот обязался вернуть по прибытии в Россию. Теперь Гумилев вынужден ожидать отправления и пакует собранные материалы.

Абиссинская церковь и строящая колокольня. Фото Н. Сверчкова из архивов Кунскамеры

По возвращении на родину Николай Гумилев представил отчет о выполненном маршруте - маленькую синюю тетрадку формата записной книжки. На обложке тетради надпись: «Галласские, харраритские, сомалийские и абиссинские вещи, собранные экспедицией Н. Гумилева 1913 г. от 1-го мая до 15-го августа». Обложка разрисована в манере поэта-путешественника: голова африканца, белый человек в тропическом шлеме, фигурки зверей и череп. В этой тетрадке - сведения почти обо всем, что собрал тогда Гумилев для музея. В этой же тетради Гумилев поместил и схему путешествия экспедиции и свои пояснения к ней. Согласно схеме поэт прошел следующий путь: Харар, Джиджиге, район Меты, Аннийскую пустыню, Уэби, Шейх-Гуссейн, район Арусси, Чэрчэрских гор (восточная часть Центральной Абиссинии и примыкающая область к Северо-Западному Сомали).

26 сентября Гумилев сдал в качестве отчета три коллекции в Музей антропологии и этнографии. Николай Сверчков сдал около двухсот пятидесяти негативов с описью отснятого материала. В первую коллекцию попали экспонаты, собранные в Хараре. Их сорок шесть. Вторая коллекция содержала предметы быта сомалийцев и насчитывала сорок восемь предметов. В третьей, представлявшей галласские племена коту и арусси из провинций Арусси, Аппия, Бали и Мета, было тридцать четыре предмета. Четвертую коллекцию, которую музей не мог купить, поэт подарил. В нее вошли предметы абиссинского быта.

Значение проделанной работы для науки высоко оценил известный ученый-африканист, академик Д. А. Ольдерогге, в то время он был секретарем академии. В отчете о работе историко-филологического отделения Императорской Академии наук за 1913 г. он писал: «Интересна… коллекция в 128 предметов. Собранная в Восточной Африке (Харарское плоскогорье и северо-западная часть Сомалийского полуострова) командированным туда г. Н. С. Гумилевым. Племя сомали было до сих пор представлено в музее лишь несколькими предметами; доставленные г. Гумилевым 48 сомалийских предметов дополняют картину быта этого племени. Совершенно не были до сих пор представлены харари, по быту которых в коллекции г. Гумилева имеется 46 предметов. Остальная часть собрания пополняет прежние коллекции музея по быту и культуре галла в Абиссинии».

Гумилев хотел организовать еще несколько экспедиций в Африку, чтобы исследовать хотя бы часть этого огромного неизученного материка, но грянувшая в августе 1914 года Первая мировая война нарушила его планы. Он ушел на фронт, где за храбрость заработал два Георгиевских креста и офицерское звание. Окончательный крест на исследовании Африки поставила революция. 3 августа Николая Гумилева арестовали по обвинению в участии в заговоре Таганцева и Петроградской боевой организации. В конце месяца поэт и еще 60 человек были расстреляны. Точная дата и место расстрела неизвестны до сих пор.

До сих пор африканская миссия Николая Гумилева считается одним из самых продолжительных и героических путешествий по африканскому континенту за всю историю российской науки, в результате которого в музей по возвращении были переданы ценнейшая этнографическая коллекция и коллекция фотонегативов. Но кроме этого Африка нашла отражение и в его поэтическом творчестве, явившим миру уникального поэта, виртуозно использовавшего в стихах африканский фольклор, где «в каждой луже запах океана, в каждом камне веянье пустынь…»

(c) Игорь Попов

Российский географический журнал "Живописная Россия"

анализ стихотворения Н.Гумилева "Суэцкий канал"

Стихотворение поможет ученикам почувствовать своеобразие лирики поэта.

Тема: «Африканские узоры в творчестве Н.С.Гумилева»

Цель урока : научить ребят чувствовать слово, думать над словом. Соприкоснуться с творчеством Н.С.Гумилева через стихотворение «Суэцкий канал».

Задачи урока :

1) образовательная : показать выразительно-изобразительные возможности языка, как средства выражения авторского замысла и авторской позиции в художественном тексте;

2) развивающая : развивать навыки лексического и языкового анализа, грамотной письменной и выразительной устной речи, выражения себя в слове;

3) воспитательная : воспитывать осознанную эстетическую ценность явлений в художественном тексте.

Ведущая технология : исследовательская деятельность (в процессе анализа текста).

Форма организации деятельности обучающихся на уроке : парная, групповая, фронтальная.

Оборудование урока : Презентация по уроку, музыкальный фрагмент из мультфильма «Бармалей», запись песни Ю.Антонова «Поверь в мечту», портрет Н.С.Гумилева, видеосюжет о Суэцком канале, распечатанное стихотворение.

Работа с текстом на таких уроках проходит в 5 этапов:

1) Создание условий для восприятия текста - создание настроя. Фрагмент мультфильма, поставленный проблемный вопрос, краткая информация о связи Гумилева с Африкой. Текст читается вслух учителем.

2) Осмысление лингвистических средств создания образности текста . Ученики должны осознать изобразительно-выразительные возможности языка в тексте. На этом этапе должна раскрываться красота и удивительное богатство языка. На данном этапе находятся метафоры, эпитеты, литота и определяется их роль в тексте.

3) Заучивание текста наизусть и проведение письма по памяти . Учащиеся проверяют, насколько грамотно владеют письменной речью. Проводится разбор ошибок учащихся, языковой анализ наиболее интересных случаев грамматики.

4) Отработка навыков выразительного чтения текста . Учащиеся должны почувствовать красоту и музыкальность текста и передать интонацию текста. Это кульминация урока. Разум соединяется с чувством. Мысль текста выражается во внешней речи.

5) Проведение творческой работы на основе проанализированного литературного образца. Насколько отозвалась тема урока в душах ребят, показывают сформулированная детьми тема урока и стихи, сочиненные самими ребятами.

Проводимые в таком русле уроки позволяют, по моему мнению, оказать мощное воздействие на чувства ученика и найти тем самым найти самый короткий путь к его душе.

ХОД УРОКА:

Здравствуйте, дорогие ребята! Поприветствуйте, пожалуйста, этим великим русским словом тех, кто находится в этом классе. Здравствуйте! Сегодня мы проведем урок словесности. Внимание на экран! (Просмотр мультика с песней «Не ходите дети в Африку гулять! -1 мин.)

-«Бармалей» в стихотворении К.Чуковского настоятельно советует детям не ходить в Африку. Понять, страшно ли на самом деле в Африке, нам поможет узнать другой известный русский поэт начала 20 столетия Николай Степанович Гумилев.

Оглушенная ревом и топотом,

Облеченная в пламя и дымы,

О тебе, моя Африка, шепотом

В небесах говорят серафимы…

-Почему поэт называет Африку своей?

Гумилев с детства мечтал путешествовать. Играл в индейцев, разукрасил свою комнату в подводный мир. А в 20 лет тайно от родителей отправился в первое своё африканское путешествие. Он ловил акул в южных морях, углублялся в джунгли и пустыни, охотился на львов, переправлялся с канатом через реку с крокодилами, болел тропической лихорадкой. За свою короткую жизнь 4 раза посетил материк. Названия многих стихов называют маршруты его путешествий: “Красное море”, “Озеро Чад”, “Сахара”, “Египет”, “Мадагаскар”, “Замбези”, “Нигер”, “Судан”. Сегодня же на уроке вместе с Гумилевым совершим заочное путешествие по Суэцкому каналу. Какие моря соединяет Суэцкий канал?

- Средиземное и Красное моря.

Канал длиной в 160 км протекает по Египту. Послушаем отрывок стихотворения.

СУЭЦКИЙ КАНАЛ

Стаи дней и ночей

Надо мной колдовали ,

Но не знаю светлей ,

Чем в Суэцком канале,

Где идут корабли

Не по морю, по лужам,

Посредине земли

Караваном верблюжьим.

Сколько птиц, сколько птиц

Здесь на каменных скатах,

Голубых небылиц,

Голенастых , зобатых !

В статье «Читатель» поэт пишет, что «поэт, понявший «трав неясный запах», хочет, чтобы то же стал чувствовать и читатель.» Чтобы тронуть душу читателя, поэт ИЩЕТ НАИБОЛЕЕ ЭФФЕКТИВНЫЕ СПОСОБЫ ВЫРАЖЕНИЯ СВОИХ МЫСЛЕЙ, ЧУВСТВ, ОЩУЩЕНИЙ. Попробуем понять, какими же эффективными средствами достигается подлинное ощущение красоты стихотворения.

-Как вы понимаете строки «Стаи дней и ночей Надо мной колдовали»?

Долгое время воспоминал Африку. Эти воспоминания беспокоили его.

- Подберем синонимы к слову «колдовали».

Обвораживали, очаровывали.

-Что испытывает человек, когда над ним колдуют?

Испытывает воздействие волшебных сил. С ним что-то необычное происходит. Испытывает сильные эмоции.

-Как долго колдовали над ним?

Долго - стаи дней и ночей.

После последнего путешествия Гумилева в Африку прошло 6 лет. Ни война, ни революция не смогли зачеркнуть волнующие душу воспоминания об Африке. Как называется выразительное средство языка, с помощью которого раскрывается данная мысль?

Метафора.

-Объясните, пожалуйста, выражение «где идут корабли караваном верблюжьим».

Корабли идут, как караван верблюдов в пустыне.

-Какое выразительное средство применил поэт для описания картины канала?

Метафору.

-У Гумилева корабли идут. Как они могут идти? А, может, правильнее будет сказать плывут?

Плавать - держаться на воде, плыть - передвигаться в выбранном направлении. Ходить -слово профессиональное, систематически выполнять рейсы в каком-то направлении или определенного назначения.

- Канал по сравнению с морем невелик. Как называется выразительное средство в строке «не по морю, по лужам»?

Литота «по лужам». Литота - это образное выражение, в котором содержится художественное преуменьшение величины, силы предмета или явления.

-Конечно, поэт сознательно преуменьшает размер канала. Почему? На какую мысль он хочет натолкнуть?

Хоть и маленький в сравнении с морем канал, но востребованный, нужный.

-Еще какой прием использует Гумилев в первой строчке третьей строфы?

Лексический повтор «сколько птиц, сколько птиц».

-Что хочет сказать эти повторением?

Что он удивлен многочисленностью птиц.

-Как вы понимаете выражение каменный скат? Подберите однокоренные слова к слову «скат».

Скат-наклонная поверхность. Кататься, скатываться…

-Что подразумевает Гумилев под сочетанием «голубых небылиц»? Почему именно голубые?

Связано с цветом воды. Птицы рассказывают небылицы.

-Какой художественный прием здесь использован?

Метафора.

- Голенастый - птицы с длинными ногами и с длинным прямым клювом (аисты, цапли, ибисы).

-От какого слова образовано слово «зобатый».

-Что такое зоб?

Зоб — расширенная часть пищевода у ряда беспозвоночных (моллюски, черви, насекомые) и у птиц, служащая для накопления, хранения, а иногда и предварительной переработки пищи.

-Что значит зобатый?

Зобатый - с большим зобом.

-А теперь напишем маленький диктант . ПРОВЕРКА СОБСТВЕННОЙ ГРАМОТНОСТИ ПОМОГАЕТ ЧЕЛОВЕКУ ОСОЗНАТЬ то, КАК ОН ВЛАДЕЕТ ЯЗЫКОМ.

Заучивание текста наизусть. Проведение конкурса между рядами «Кто запомнит быстрее» и проведение письма по памяти . Двое учащихся пишут у доски. Учащиеся проверяют, поменявшись тетрадями. Проводится разбор ошибок учащихся, языковой анализ наиболее интересных случаев грамматики.

Для справки:

Союз чем 1. Присоединяет оборот или придат. предл. со значением сравнения, сопоставления кого, чего л. с тем, о чём говорится в главном. Разговаривать громче, чем обычно. В нашем случае это сравнительный оборот.

По лужам-Уточнение - это переход от более широкого понятия к более узкому". Обособляется после своего синтаксического аналога.

-Обособляются одиночные определения «горластые и зобатые» стоят после определяемого слова.

Грамматические задания:

Разберите по составу слово «верблюжьи» и ответьте, есть ли в этом слове суффикс:

Разберите по составу слово «здесь».

Определите, какой частью речи является слово «посредине».

Предлог. Посредине чего? (Земли)

А теперь попробуем ощутить подлинную красоту и музыкальность русской речи. Как вам кажется, какова интонация этого стихотворения и как его нужно читать?

Романтично, с удивлением.

-Попробуем выразить эту интонацию при прочтении стихотворения. Читают сначала все, потом по отдельности.

А теперь все стихотворение дочитаем стоя, и вы сможете представить полную картину стихотворения.

Виден ящериц рой

Золотисто-зеленых,

Словно влаги морской

Стынут брызги на склонах.

Мы кидаем плоды

На ходу арапчатам,

Что сидят у воды,

Подражая пиратам.

Арапчата орут

Так задорно и звонко,

И шипит марабут

Нам проклятья вдогонку.

А когда на пески

Ночь, как коршун, посядет,

Задрожат огоньки

Впереди нас и сзади;

Те красней, чем коралл,

Эти зелены, сини...

Водяной карнавал

В африканской пустыне.

С отдаленных холмов,

Легким ветром гонимы,

Бедуинских костров

К нам доносятся дымы.

С обвалившихся стен

И изгибов канала

Слышен хохот гиен,

Завыванья шакала.

И в ответ пароход,

Звезды ночи печаля,

Спящей Африке шлет

Переливы рояля.

Просматриваются кадры видеофильма «Суэцкий канал».

-Ну как, страшно в Африке? А что вы можете сказать о человеке, написавшем это стихотворение?

Он очень любит Африку, восхищается ее экзотикой.

Африка— необычайная, интересная, уводящая от серой скуки часть света. Мир прекрасен, если сам человек сумеет увидеть ее красоту.

-«Не всякий может полюбить Суэцкий канал, но тот, кто полюбит его, полюбит надолго. Эта узкая полоска неподвижной воды имеет совсем особенную грустную прелесть», - писал поэт в своем «Африканском дневнике». Мне кажется, нам удалось через слово Н.Гумилева ощутить особую прелесть этого канала. Как мы назовем наш урок?

Я бы предложила еще одно название - «Африканские узоры в творчестве Н.Гумилева». Запишем его.

А теперь попробуем к африканским узорам Гумилева добавить и свои узоры . Н.Гумилев считал, что каждый человек может научиться писать стихи. Он создал кружок «Цех поэтов» и учил писать стихи молодых поэтов. Давайте мы тоже представим себя в этом кружке и напишем двустишие или четверостишие об Африке, продолжив строку «По Африке, по Африке буду я гулять». Зачитывают. Лучшие творения оцениваются.

Гумилев сумел воплотить свою мечту в жизнь- путешествовать. Русское слово помогло ему выразить свои ощущения от этих путешествий. Я желаю вам поверить в свою мечту, и она непременно сбудется. Спасибо вам за ваше старание в постижении мудрого, живого, художественно выразительного русского слова.

Звучит песня Ю.Антонова «Поверь в мечту». Припев исполняют вместе.

Поэт Николай Гумилев бывал в Африке неоднократно. И как путешественник, и как руководитель экспедиции. Он посетил Египет, Французский берег Сомали, но главной его целью была Абиссиния.

Когда именно поэт Николай Гумилев побывал впервые в Египте — вопрос дискуссионный. То ли в 1907 году, то ли в 1908. «Версии 1908 года» придерживалась А. А. Ахматова, что было решающим аргументом для многих исследователей и биографов Гумилева. Сам же Гумилев отнюдь не опровергал факт своего путешествия в Египет в 1907 году, хотя и не подтверждал его.

Поэт долго мечтал о поездке в Африку, но его отец был против. Он утверждал, что не даст Николаю ни денег, ни благословения на такое «экстравагантное путешествие» до окончания университета. С 1906 года Николай Гумилев жил в Париже: слушал лекции по французской литературе в Сорбонне. Он сумел сэкономить нужные для поездки средства из денег, которые ему высылали родители.

Незадолго до поездки он сделал предложение руки и сердца Анне Горенко, которая вскоре станет известной поэтессой Анной Ахматовой, и получил отказ. Возможно, этот отказ тоже повлиял на решение 21-летнего Николая отправиться в Африку — таким образом он хотел доказать возлюбленной, что достоин быть рядом с ней.

Информации о поездке 1907 года крайне мало. От родителей путешествие тщательно скрывалось. Якобы, предусмотрительный Николай заранее написал родным несколько писем, и друзья отправляли их в Россию каждые десять дней.

2 Вторая поездка. Египет

О поездке Гумилева в Египет в 1908 году можно говорить с большей уверенностью. Утром 10 сентября 1908 года он приехал в Одессу и в тот же день на пароходе Русского общества пароходов и торговли «Россия» отправился в Синоп. Там пробыл 4 дня в карантине. Дальше — в Константинополь.

1 октября Гумилев прибыл в Александрию, 3-го — в Каир. Он осматривал достопримечательности, посетил Эзбекие, купался в Ниле. Из Египта Николай Гумилев писал В. Я. Брюсову: «Дорогой Валерий Яковлевич, я не мог не вспомнить Вас, находясь «близ медлительного Нила, там, где озеро Мерида, в царстве пламенного Ра». Но увы! Мне не удается поехать в глубь страны, как я мечтал. Посмотрю сфинкса, полежу на камнях Мемфиса, а потом поеду не знаю куда, но только не в Рим. Может быть, в Палестину или Малую Азию».

Но на путешествие в Палестину и Малую Азию у поэта не хватило денег. И он отправился на родину.

3 Третья поездка. Французский берег Сомали

30 ноября 1909 года Гумилев снова отправился в путешествие. 1 декабря он прибыл в Одессу. Оттуда морем в Варну, Константинополь, а затем — в Александрию. 12 декабря Гумилев был в Каире, 16 декабря — в Порт-Саиде, 19−20 декабря — в Джедде, а 22−23 декабря — в Джибути. Из Джибути 24 декабря Гумилев выехал на мулах в Харар. В дороге он охотился на зверей.

В письме В. И. Иванову поэт писал: «Я прекрасно доехал до Джибути и завтра еду дальше. Постараюсь попасть в Аддис-Абебу, устраивая по дороге эскапады. Здесь уже настоящая Африка. Жара, голые негры, ручные обезьяны. Я совсем утешен и чувствую себя прекрасно. Приветствую отсюда Академию Стиха. Сейчас пойду купаться, благо акулы здесь редки».

А Брюсову Гумилев писал уже из Харара: «Вчера сделал двенадцать часов (70 километров) на муле, сегодня мне предстоит ехать еще восемь часов (50 километров), чтобы найти леопардов. Так как княжество Харар находится на горе, здесь не так жарко, как было в Дире-Дауа, откуда я приехал. Здесь только один отель и цены, конечно, страшные. Но сегодня ночью мне предстоит спать на воздухе, если вообще придется спать, потому что леопарды показываются обыкновенно ночью. Здесь есть и львы, и слоны, но они редки, как у нас лоси, и надо надеяться на свое счастье, чтобы найти их». До Аддис-Абебы тогда Гумилев не добрался, из Харара он отправился в обратный путь.

4 Четвертая поездка. Абиссиния

Осенью 1910 года Николай Гумилев снова отправился в Африку. 12 октября он прибыл в Каир, 13 октября — в Порт-Саид, 25 октября — в Джибути. На следующий день после прибытия в Джибути Гумилев поехал по узкоколейке в Дире-Дауа. Оттуда Гумилев намеревался все-таки попасть в Аддис-Абебу. Железная дорога дальше не шла, ее только начали строить. Путь снова лежал в Харар, снова на муле.

В Хараре дни шли за днями, а Гумилеву все не удавалось найти караван, с которым можно было отправиться в Аддис-Абебу. Только в конце ноября представился случай уехать на муле с большим караваном, идущим в столицу страны.

Пройдя пустыню Черчер, Гумилев достиг Аддис-Абебы. Поселился в «Hotel d’Imperatrisse», потом переехал в «Hotel Terrasse». Там его обокрали. Аддис-Абеба была совсем молодым городом. В центре стояло несколько европейских двух- и трехэтажных домов, окруженных хижинами с тростниковыми крышами. На холме возвышался дворец негуса. Целыми днями Гумилев бродил по улицам, наблюдая местную жизнь.

Гумилев был с визитом у русского миссионера в Абиссинии — Бориса Александровича Черемзина, потом, подружившись с ним, несколько раз бывал у него. Вместе с Черемзиным 25 декабря Гумилев присутствовал на парадном обеде во дворце негуса в честь наследника абиссинского императора Лидж-Ясу.

Из Аддис-Абебы в Джибути Гумилев опять шел через пустыню и с местным поэтом ато-Иосифом собирал абиссинские песни и предметы быта. В конце февраля 1911 года из Джибути на пароходе через Александрию, Константинополь, Одессу Гумилев отправился в Россию. Он был болен сильнейшей африканской лихорадкой.

5 Пятая поездка. Абиссиния

Самая известная поездка Гумилева в Африку состоялась в 1913 году. Она была хорошо организована и согласована с Академией наук. Сначала Гумилев хотел пересечь Данакильскую пустыню, изучить малоизвестные племена и попытаться их цивилизовать, но Академия отклонила этот маршрут как дорогостоящий, и поэт вынужден был предложить новый маршрут: «Я должен был отправиться в порт Джибути в Баб-эль-Мандебском проливе, оттуда по железной дороге к Харару, потом, составив караван, на юг, в область, лежащую между Сомалийским полуостровом и озерами Рудольфа, Маргариты, Звай; захватить возможно больший район исследования; делать снимки, собирать этнографические коллекции, записывать песни и легенды. Кроме того, мне предоставлялось право собирать зоологические коллекции». Вместе с Гумилевым в качестве фотографа в Африку поехал его племянник Николай Сверчков.

Сначала Гумилев отправился в Одессу, затем в Константинополь. Там он познакомился с турецким консулом Мозар-беем, ехавшим в Харар; путь они продолжили вместе. Они направились в Египет, оттуда — в Джибути. Путники должны были отправиться вглубь страны по железной дороге, но через 260 км поезд остановился из-за того, что дожди размыли путь. Большая часть пассажиров вернулась, но Гумилев, Сверчков и Мозар-бей выпросили у рабочих дрезину и проехали 80 км поврежденного пути на ней. Из Дире-Дауа поэт отправился караваном в Харар.

Улица в Джибути. Фото из коллекции Кунсткамеры

В Хараре Гумилев купил мулов. Там же он познакомился с расом Тэфэри, губернатором Харара, который впоследствии стал императором Хайле Селассие I. Из Харара путь лежал через малоизученные земли галла в селение Шейх-Гуссейн. По пути пришлось переправляться через быстроводную реку Уаби, где Николая Сверчкова чуть не утащил крокодил. Вскоре начались проблемы с провизией. Гумилев вынужден был охотиться для добычи пропитания. Когда цель была достигнута, вождь и духовный наставник Шейх-Гуссейна Аба-Муда прислал экспедиции провизию и тепло принял ее. Записав житие Шейх-Гуссейна, экспедиция двинулась в город Гинир. Пополнив коллекцию и набрав в Гинире воды, путешественники пошли на запад, в тяжелейший путь к деревне Матакуа.

Абиссинская церковь и строящаяся колокольня в Хараре. Фото из коллекции Кунсткамеры

Затем, 26 июля, африканский дневник Гумилева прерывается. 11 августа экспедиция дошла в долину Дера. Затем Гумилев благополучно добрался до Харара и в середине августа уже был в Джибути, но из-за финансовых трудностей застрял там на три недели. В Россию он вернулся 1 сентября.

По маршруту путешествия в Эфиопию поэта Николая Гумилева

Описывая свои африканские странствия, Николай Степанович Гумилев особенно подчеркивал, что третье, и последнее, путешествие в Абиссинию (так тогда называли Эфиопию.— В. Л.) в 1913 году он совершил в качестве руководителя экспедиции, посланной Академией наук. Помощником Гумилев выбрал своего племянника Н. Л. Сверчкова — любителя охоты и естествоиспытателя — покладистого человека, не боящегося лишений и опасностей. После обсуждения в Музее антропологии и этнографии был принят маршрут из порта Джибути в Баб-эль-Мандебском проливе в Харэр, один из самых древних городов Эфиопии, а оттуда с караваном по юго-западу страны. Уже в пути, делая ежевечерние записи в тетради, Николай Степанович никак не мог забыть многомесячных хождений по академическим коридорам, оформлений разных удостоверений и рекомендательных писем, изматывающих закупок палаток, ружей, седел, вьюков, продуктов. «Право, приготовления к путешествию труднее самого путешествия»,— восклицает Гумилев-поэт. Но, как исследователь, он скрупулезно изучает район будущего путешествия, готовясь делать снимки, записывать легенды и песни, собирать этнографические и зоологические коллекции.

Благодаря трудам Николая Степановича в Эфиопии удалось собрать и доставить в Петербург богатую коллекцию. В его сборнике «Шатер», посвященном африканским странствиям, встречаются такие строки:

Есть музей этнографии в городе этом,
Над широкой, как Нил, многоводной Невой.
В час, когда я устану быть только поэтом,
Ничего не найду я желанней его.
Я хожу туда трогать дикарские вещи,
Что когда-то я сам издалека привез,
Слышать запах их странный, родной и зловещий,
Запах ладана, шерсти звериной и роз.

Как только пароход «Тамбов» бросил якорь в Джибути, к борту подошла моторная лодка. Для Гумилева это было нечто новое, ибо ранее он переправлялся на берег на яликах, где на веслах сидели мускулистые сомалийцы. К тому же теперь порт был связан с глубинными районами Эфиопии железной дорогой и поезд ходил в Дыре-Дауа два раза в неделю.

Дыре-Дауа возник как транспортный центр во время строительства дороги, примерно на полпути между Джибути и Аддис-Абебой, столицей Эфиопии, и благодаря ремонтным мастерским стал главной станцией на этой линии.

Представленный в свое время императорскому двору в эфиопской столице, Гумилев не мог не знать о появлении почты, телефонной связи. Реформы и преобразования Менелика II направлены были на развитие торговли. Но торговым связям препятствовало отсутствие удобных дорог между центральной провинцией Шоа и побережьем.

По горным тропам через Харэр караваны неделями пробирались к морю: вначале поклажу везли ослы, и лишь позднее можно было пересесть на верблюдов. Купеческие караваны часто подвергались нападению разбойничьих шаек.

Известный исследователь Эфиопии, русский офицер Александр Ксаверьевич Булатович, впервые сев на верблюда, решил преодолеть свыше 350 верст от Джибути до Харэра. Местные жители не верили в эту затею. Но одолев гористое, часто пустынное и безводное пространство гораздо быстрее, чем профессиональные гонцы, он стал легендарной личностью в стране, удостоился за свои курьерские подвиги прозвища Птица от самого императора Менелика.

Но даже храбрый кавалерист Булатович считал этот путь далеко не безопасным и писал в своих донесениях в Русскую миссию в Аддис-Абебе о волнениях в «сомалийской степи» по дороге из Джибути в Харэр. Как раз в то же время, в самом конце прошлого века, Франция, получив от Менелика II право на монопольное строительство железнодорожных линий, начинает прокладывать дорогу от Джибути и уже в 1902 году доводит ее до Дыре-Дауа.

Когда едешь сейчас в маленьком вагончике по этой узкоколейке, легко представить, как долго и трудно вели ее через Данакильскую пустыню, пробивали многие туннели. Шпалы — чтобы их не съели термиты — укладывали железные. Потому лишь в 1917 году Аддис-Абеба увидела первый поезд.

Гумилев оставил точное замечание по поводу этой иностранной концессии: «Жаль только, что ею владеют французы, которые обыкновенно очень небрежно относятся к своим колониям (правда, Эфиопия ничьей колонией никогда не была.— В. Л.) и думают, что исполнили свой долг, если послали туда несколько чиновников, совершенно чуждых стране и не любящих ее». Гумилев выразился бы резче, если бы знал, что, хотя император концессию на строительство железной дороги формально и передал эфиопской компании, на деле же участие эфиопов в ней было фиктивным — все предприятие находилось в руках французских акционеров...

Итак — в путь. Небольшая экспедиция усаживается в вагоны второго класса в предвкушении, что часов через десять будет уже в Дыре-Дауа. Да, путешествие в вагоне гораздо удобнее, чем многодневная качка на спине «корабля пустыни» по безводной растрескавшейся равнине. Мелькают коричневые контуры гор в отдалении, даже из окна вагона видно, как проносятся крошечные антилопы дикдик или газели Томсона. На обочине — опирающиеся на копья данакили с всклокоченными шапками волос. Хотя паровозы носили громкие названия, вроде «Слон» или «Буйвол», но, к сожалению, далеко их не оправдывали. На подъеме поезд полз как черепаха, а перед могучим паровозом два гордых кочевника посыпали песком мокрые от дождя рельсы.

А приключения еще только начинались. Примерно на полдороге поезд и вовсе встал — впереди на десятки километров путь был размыт, и рельсы буквально повисли в воздухе. Здесь путники убедились, что окрестности по-прежнему, как во время Булатовича, небезопасны. Стоило им отойти от поезда километра три, перевалив за каменистый холм, как вслед бросились ашкеры — солдаты охраны, размахивая руками и что-то выкрикивая. Оказалось, что кочевники устраивают засады и могут напасть, а то просто метнуть копье — особенно в безоружного. Солдаты отвели путников к поезду, тщательно осматривая заросли кустов и груды камней.

Позднее путешественники могли убедиться, какой они подвергались опасности, наблюдая, как ловко и метко бросают копья кочевники, пронзая ими на лету даже самые мелкие предметы.

По рассказам верного Н. Л. Сверчкова, его спутник не всегда соблюдал осторожность, обращаясь с местным населением. Эмоциональный Гумилев мог нарушить правила восточной дипломатии. Однажды он даже выхватил у местного судьи трость, полагающуюся тому по должности. Правда, вежливый судья не преминул подарить злополучную трость, чем конфликт и исчерпался...

Несомненно, Николай Степанович Гумилев был человеком мужественным — во время первой мировой войны он стал кавалером двух солдатских «Георгиев». Да иначе и не отправился бы он в африканское путешествие, полное лишений и опасностей. Но все же его поступки иногда выходили за рамки благоразумия. Так, переправляясь через реку в подвешенной на канате корзине, он, забавы ради, начал раскачивать корзину над кишащей крокодилами водой. Едва путешественники успели ступить на противоположный берег, как подмытое водой дерево, к которому был привязан канат, упало в реку...

Долгое ожидание было несвойственно характеру Гумилева: он сгорал от нетерпения побыстрее попасть в глубь страны. Когда для починки пути прибыл рабочий поезд, Гумилев, не дожидаясь окончания ремонтных работ, отправился по неисправному пути вместе с почтовым курьером на дрезине для перевозки камней. Сзади для охраны поместились ашкеры, а рослые сомалийцы дружно взялись за ручки дрезины, выкрикивая в такт «ейде-хе, ейдехе» (местный вариант «Дубинушки») . И экипаж взял курс на Дыре-Дауа.

В наши дни в этом сильно выросшем городе, пожалуй, неизменным остается одно: станция и ожидание «бабура» — так по-амхарски называют поезд из Джибути. Как и много лет назад, начинают гудеть рельсы, и шумная разноязыкая толпа заполняет перрон в предвкушении встречи. Не успевает поезд остановиться, как из переполненных вагончиков высыпаются вперемежку с тюками и разной поклажей люди самых разных оттенков кожи и растекаются цветным потоком по пыльным улочкам с беленькими домиками.

В Дыре-Дауа не особенно ждали экспедицию Гумилева, которая к тому времени пересела с дрезины в специальный вагон. Все выглядели достаточно плачевно: с волдырями на покрасневшей от беспощадного солнца коже, в пыльной мятой одежде и порванных острыми камнями башмаках. Но настоящее путешествие только начиналось: железнодорожной линии на Харэр не было — надобно было «составлять караван».

Мне довелось поездить по древней земле провинции Харэрге на машинах советской нефтепоисковой экспедиции. Если Гумилев добирался до Харэра с ночевкой, то на «Волге» можно домчаться до столицы этого края в считанные часы. Но и машинам доступны не все дороги в саванне и в горах. По-прежнему непросты эти дороги для пешеходов и вьючных животных, ибо и жаркое солнце, и безводье, и красная пыль, несомая горячими ветрами, все те же, что и раньше...

Так же, как и прежде, к Харэру упорно идут путники с тяжелой ношей, несут детей полуобнаженные сомалийки, матери и жены кочевников. Верблюды, словно «нанизанные на нитку забавные четки»,— каждый привязан веревочкой к хвосту впереди идущего — везут вязанки хвороста, укрепленные на деревянных козлах-седлах. У проводников караванов Гумилев учился выбирать сытых верблюдов, чтобы горб — хранилище запасов жира, не свисал набок, а стоял прямо. Я видел, как перед долгой дорогой верблюд проглатывает десятки литров воды, разбухая прямо на глазах. И такой караван идет с тяжелым грузом многие десятки километров, от восхода до захода солнца. Верблюды упрямо шагают по бездорожью, только вода колышется в их брюхе, словно в полупустых бочках. Идет караван, минуя застрявшие в песках грузовики.

По дороге в Харэр вспоминается деловая запись Гумилева о значении для развития эфиопской торговли железнодорожной линии на Джибути, куда будут вывозиться «шкуры, кофе, золото и слоновая кость». Золото намывали в горных речках в юго-западных районах страны и вывозили его немного. Иначе обстояло дело со шкурами и слоновой костью. Шкурами и мехами, изделиями из них Эфиопия успешно торгует до сих пор. Также высоко ценилась местная слоновая кость, продававшаяся даже самим императором, который бивнями оплачивал долги. Но в основном слоновую кость перепродавали в другие страны, в том числе и в Россию, в начале века французские компании, причем по очень высокой цене. Изделия из слоновой кости и сейчас можно купить в Харэре, но слонов из-за хищнического истребления стало куда меньше.

Гумилев, увидев перед домом местного купца хвосты слонов, убитых на охоте, не случайно обронил такое замечание: «Прежде висели и клыки, но с тех пор, как абиссинцы завоевали страну, приходится довольствоваться одними хвостами». Теперь лишь к юго-востоку от Харэра, в узких долинах рек, можно встретить отдельные группы слонов.

Напротив, плантации кофе, ставшего в наше время основным продуктом эфиопского экспорта, намного увеличились со времен путешествия Гумилева, который любил «бродить по белым тропинкам между кофейных полей». Сейчас по обеим сторонам дороги зеленеют кустарники кофе. По-прежнему собирают и дикорастущие красные ягоды, особенно в провинции Кэфа — кофейном центре страны — откуда, как считается, и пошло само слово «кофе».

Не раз я слышал легенду о том, как в очень давние времена обитавшие здесь монахи стали замечать, что их козы посреди белого дня начинают проявлять неумеренную резвость. Понаблюдав за ними во время пастьбы, монахи увидели, что козы жуют красноватые ягоды на невзрачном кустарнике. Приготовили из этих ягод напиток и установили причину козьей бодрости.

Как-то Булатович еще заметил, что дикий кофе, собираемый после падения с дерева, чернеет на земле и теряет часть своего аромата, а «больше ценится харэрский кофе, так как его вовремя собирают». В Петербург попадал именно этот «абиссинский кофе, называемый мокко».

В провинции Харэрге в большом госхозе «Эрер» меня угостили крепчайшим и в то же время мягким на вкус харэрским кофе из глиняного кофейника.

Я приехал как раз во время сбора кофе. Как и в давние времена, его сушат на солнце, а затем очищают от шелухи. Более качественный продукт получают после промывания и ферментации ягод в воде. Мокрый способ очистки получает сейчас все большее распространение, создаются десятки промывочно-очистительных станций в крестьянских кооперативах.

На плантациях здесь появились саженцы нового высокопродуктивного сорта, полученного на станции по селекции кофейных сортов.

— Даже английские эксперты из Лондонского института исследования генетики растений оценили результаты, достигнутые у нас, как самые значительные за всю историю развития производства кофе,— с гордостью рассказывал местный агроном.

Из любопытства я попросил показать кустарник кат, листьями которого Гумилев целый день угощал одного старого шейха, чтобы заполучить его чалму для этнографической коллекции. Население здешних мест жует листья этого растения до сих пор. Кустарник выглядел очень обычно, хотя листья ката содержат наркотические вещества. Их вывозят на экспорт.

Все выше серпантином поднимается на плоскогорье дорога на Харэр, выбрасывая из-за крутых поворотов навстречу нашей машине то семенящих осликов, еле видных под охапками хвороста, то переполненный автобус с торчащими из окон любопытными лицами. На обочине мелькают деревни. Если бы не бывшие итальянские казармы с зубчатыми стенами да подбитые танки под зонтичными акациями, ржавеющие здесь со времени военного конфликта с Сомали, то можно бы предположить, что все тот же идиллический пейзаж в своей застывшей яркости — синее без облачка небо, коричневые горы, густая зелень долин — разворачивался перед нами, как когда-то и перед путниками экспедиции Гумилева. Правда, тогда, оставив внизу мулов, они взбирались по тропинке «полузадохшиеся и изнеможденные» и наконец взошли на последний кряж. Вид на затуманенную долину поразил поэта:

«Дорога напоминала рай на хороших русских лубках: неестественно зеленая трава, слишком раскидистые ветви деревьев, большие разноцветные птицы и стада коз по откосам гор. Воздух мягкий, прозрачный и словно пронизанный крупинками золота. Сильный и сладкий запах цветов. И только странно дисгармонируют со всем окружающим черные люди, словно грешники, гуляющие в раю...»

Все достоверно в картине Гумилева, но яркие фигуры, встречающиеся нам, все же хорошо вписываются в пейзаж. Мы остановились отдохнуть у одной деревни, примерно такой же, как увиденная в пути Гумилевым, где «перед хижинами галласов слышишь запах ладана, их любимого куренья». В ней тоже жили галла, или оромо, как называет себя этот воинственный народ, переселившийся сюда с юга несколько веков назад. Кочевые галласские племена, жизнью которых интересовался Гумилев-этнограф, смешались с местным населением, стали оседлыми и занялись земледелием.

По пустой улице деревни прогуливались куры, да девочка тащила за руку голопузого братишку. В разгар трудового дня тукули, похожие на амхарские — те же остроконечные соломенные крыши над круглыми хижинами,— пустовали. За деревьями, прикрывавшими от зноя хижины, начинался желтый склон, где мужчины, высокие и крепкие, складывали связанные в снопики стебли кукурузы и проса. Выше по склону полуголые курчавые мальчишки выгоняли из кустов тощеньких коров, коз и черноголовых овец. Несколько детских фигур, согнувшись, шли по полю: резали серпами высокую стерню. Наверное, на топливо, которого здесь не хватает.

Гумилев отмечал, что вдоль дороги часто попадаются базарчики, где торгуют вязанками хвороста. Лес вырублен настолько, что пришлось сюда завести в конце прошлого века быстрорастущий эвкалипт. Мы не раз видели, как вдоль дорог вытягиваются все новые ряды саженцев эвкалипта. Кампания лесопосадок под руководством Управления развития лесоводства и охраны живой природы стала особенно шириться в последние годы борьбы против засухи. Крестьяне по всей стране учатся на курсах лесоводства.

Теперь выходцы из Австралии очень естественно смотрятся среди местной флоры. Те молоденькие эвкалипты, мимо которых проезжал Гумилев у Харэра, превратились в аллеи деревьев — колонн, подпирающих зелеными кронами высокое небо.

На окраине деревни на берегу озерца шла всеобщая стирка: десятки смуглых женщин полоскали белье в каменных впадинах-корытах, заполненных водой; выжав, разбрасывали яркие пятна тканей на горячих камнях — все высыхало мгновенно под испепеляющими лучами. Побросав белье в корзины и поставив на головы ноши, женщины, стройные и сильные, шли чередой. Плавно покачиваясь, почти не придерживая корзины рукой, выступали они будто в танце. Словно и не было тяжкого знойного дня, заполненного трудом, словно не давил нелегкий груз. Достойно несли свою ношу женщины-галла, приветливо одаривая нас белозубыми улыбками.

За деревней навстречу попались всадники на разукрашенных лошадках. Похожих приметил и Гумилев за Дыре-Дауа. Издавна конь был верным спутником воинов амхара и галла — двух основных народов Эфиопии. Быть пахарем или воином — есть ли для мужчин занятие достойнее? Эфиопы всегда старались богато отделывать сбрую и седла. О величайшем уважении к лошади говорит такая примечательная деталь. Боевым кличем верных воинов Менелика II служило не имя императора, а кличка его лошади — Аба Данья, что означает «Отец-судья».

К сожалению, мы опоздали на сентябрьские конские игры-гукс, напоминающие кавалерийский бой. Вначале отдельные смельчаки вырываются вперед и бросают дротики в противника, а те отражают их щитом. Но вот бой делается общим: всадники скачут навстречу друг другу, в воздухе свистят дротики, иногда они щелкают о шиты, иногда сбивают всадников на землю. Дротики без наконечников, но могут пробить щит, нанести увечье.

Знаменитый военачальник Менелика II, рас (дословно это означает «голова», но значит и «князь».—В. Л. ). Гобана, галла по происхождению, присоединивший к Эфиопии галласские земли Харэра в конце прошлого века, замечательный кавалерист и храбрец, погиб, сбитый с лошади, во время игры в гукс.

Лучшая конница у Менелика была галласской — ею любовался поэт Гумилев:

Как саженного роста галласы, скача
В леопардовых шкурах и львиных,
Убегающих страусов рубят с плеча
На горячих конях исполинах.

В записях Гумилева вместо даты потери независимости Харэра поставлено многоточие. Этот год, который не успел проверить исследователь,— 1887. И дальше идет фраза: «В этом году негус Менелик в битве при Челонко в Гергере наголову разбил харарского негуса Абдуллаха...» Все написания названий, естественно, авторские, следует лишь оговорить, что Абдуллах был не негусом, а эмиром. Так пал Харэрский султанат, в истории которого много примечательных страниц.

Поэт Гумилев восхищался «величавой простотой абиссинских песен и нежным лиризмом галласских» и, без сомнения, много их записал, так как ссылается в своем дневнике на приложение (оно пока не найдено.— В. Л.), в котором текст дается в русской транскрипции, и приводит для примера галласскую песню, где воспевается «Харар, который выше земли данакилей...».

В галласских военных песнях, народных преданиях запечатлена одна удивительно колоритная фигура, пожалуй, самого знаменитого правителя в истории независимости Харэра. Человека, который вел в середине XVI века опустошительную «священную войну» с Эфиопией. Это Ахмед аль-Гази, прозванный Грань-Левша, объявивший себя имамом и бросивший в глубинные районы христианской Эфиопии армии мусульман. Могучая фигура Граня с саблей в левой руке сеяла ужас в стане эфиопских войск, и народная фантазия приписывала ему сверхъестественные качества.

Еще во время экспедиции Гумилева жители могли показать следы его сабли на камнях или источник в скалах, появившийся после удара копья Граня.

От огня и меча — а есть сведения, что войска Граня имели еще и пушки,— гибли церкви и монастыри, замечательные рукописи и иконы. К Харэру потянулись колонны невольников, стада скота, караваны с награбленными тканями, золотом, слоновой костью, драгоценными камнями. Обозы с трофеями подчас мешали движению армий. В узком проходе между скалами, который и сейчас показывают в Эфиопии, Грань-Левша однажды остановил войска и приказал рубить головы всем, чьи мулы, обремененные добычей, не смогут пройти через скальный проход.

Только португальская пуля из мушкета одного из стрелков отряда Криставана да Гама (сына известного мореплавателя Васко да Гамы), сражавшегося на стороне эфиопского императора, оказалась смертельной для имама Ахмеда-ибн-Ибрахима аль-Гази. Место, где погиб Грань, до сих пор зовется Грань Бэр — «Ущелье Граня». Тридцатилетняя война продолжала опустошать земли Эфиопии и Харэрского султаната, начались эпидемии холеры и оспы.

По длинной и светлой эвкалиптовой аллее мы приближаемся к воротам тысячелетнего Харэра. «Уже с горы Харар представлял величественный вид со своими домами из красного песчаника, высокими европейскими домами и острыми минаретами мечетей,— писал Гумилев.— Он окружен стеной, и через ворота не пропускают после заката солнца».

На эти приземистые ворота в невысокой стене можно и не обратить внимания, если не знать, сколько они помнят и что они видели. Много богатых караванов прошло через них. Мулы воинов Грань-Левши везли награбленные сокровища из далеких эфиопских земель, брели измученные рабы, захваченные неистовым имамом. В последний год тридцатилетней войны, не принесший Харэрскому султанату ни славы, ни процветания, молодой Hyp, возглавивший войска после гибели Граня, бросил к ногам его красавицы вдовы, в которую был страстно влюблен, голову павшего на поле боя эфиопского императора. В те дни, проходя через ворота, жители Харэра отворачивались от высокого столба с обезображенной головой юного императора Гэлаудеуоса, горестно шепча: «Жестокая казнь навлекла на всех нас небесную кару: засуху, голод, болезни...»

Через крепостные ворота Гумилева беспрепятственно впустили в город, показавшийся ему Багдадом из сказок Шахерезады. Накопилось много неотложных экспедиционных дел (подготовка каравана, хлопоты с пропуском оружия через таможню, оформление разных нужных бумаг), и пришлось задержаться. Гумилев с удовольствием ходил по извилистым ступенчатым улочкам, присматриваясь к быту и нравам жителей разноязычного города.

Оставив машину на площади у древних ворот — в старом городе и сейчас не везде проедешь,— я решил побродить по узким улочкам, сжатым домами и высокими стенами, сложенными из крупного камня. За ними слышались голоса, женский смех и плеск воды. В спрятанных от праздного взора жилищах была замкнута иная, непонятная постороннему взору жизнь. Сквозь приоткрытые узкие калитки мелькали в крохотных двориках обрывки житейских сценок: девушка набрасывала на веревки цветные полотна и ковры; на очаге дымился котел с пряным варевом; дети тянули ослика с огромной поклажей. Тяжелые деревянные двери вели в таинственное нутро молчаливых домов. Свернув за угол приметного дома с башенкой, я оказался в крохотном проулке: на белизне стен легкие тени резных листьев, солнце слепит глаза, сухой запах пыли, безмолвие... Вечный город — Гумилев любил толкаться среди люда на площадях, поторговаться из-за приглянувшейся старой вещи на базарчиках. Пока его спутник Сверчков гонялся за насекомыми, крошечными красными, синими, золотыми красавцами в окрестностях города, Гумилев собирал этнографическую коллекцию. «Эта охота за вещами увлекательна чрезвычайно,— помечал он в дневнике,— перед глазами мало-помалу встает картина жизни целого народа, и все растет нетерпенье увидеть ее больше и больше». Гумилев копался в темных улочных закоулках в поисках старья, не дожидаясь приглашения, заходил в дома осмотреть утварь, старался понять назначение какого-либо предмета. Как-то купил прядильную машину. Чтобы понять ее устройство, пришлось заодно разобраться и в ткацком станке.

В записках Гумилева есть сценка с юмористическими, психологически точными деталями, которую можно было бы назвать так: «Как меня пытались обмануть при покупке мула». Сейчас, как и тогда, специальных «мулиных ярмарок» нет, но на базарах продают все — от коров и лошадей до ынджера — блинов из муки тэфа, которыми угощали Гумилева гостеприимные галласы. Правда, поэт пробовал толстые черные блины, а нас усадили перед плетеным столиком, на котором высокой стопкой лежали такие же блины, но белейшие и тонко раскатанные. Такие раскрашенные столики, корзинки, шкатулки, подносы весьма искусной работы нам предлагали на харэрских базарах мастера. Их изделия из соломы, тростника, лозы известны по всей стране.

Узнав, что католическая миссия готовит переводчиков из местных жителей, Гумилев знакомится с ее воспитанниками, чтобы выбрать помощника для экспедиции. Правда, при этом не удерживается от ироничного замечания: «Они отдают свою природную живость и понятливость взамен сомнительных моральных достоинств». Раскланиваясь на чистеньком дворе, напоминавшем уголок французского городка, с тихими капуцинами в коричневых рясах, беседуя с монсеньером, епископом галласским, предполагал ли Николай Гумилев, что ранее тут уже бывал другой поэт? Вряд ли. В «харэрской тетради» упоминается имя лишь Бодлера. Как жаль, что Николай Гумилев не мог знать о поэте, прожившем в Харэре долгих и мучительных десять лет. В трудные минуты поэт советовался с епископом Жеромом, чуть ли не единственным близким здесь ему человеком. Поэта звали Артюр Рембо. Да был ли хоть с кем дружен неистовый скиталец Артюр Рембо, по выражению Гюго, «Шекспир-дитя»?

Есть некая предопределенность судеб двух поэтов: оба стремились в Африку; у обоих пересеклись пути в крошечной точке великого континента, в Харэре, хотя с разницей в двадцать лет; оба увлекаются судьбой одного и того же народа галла, причем Рембо даже пишет исследование о жизни галла и представляет его в Парижское географическое общество.

Но какие разные цели преследовали они! Гумилев едет в Африку как ученый-исследователь, а двадцатичетырехлетний Рембо, начитавшись книг о конкистадорах и африканских сокровищах, покидает Францию, чтобы нажить «свой миллион».

Истинный поэт, стихи которого увидели свет лишь после его смерти, бросает поэзию и превращается в авантюриста, торговца слоновой костью и кофе. В погоне за призрачным «золотым миллионом» он пересекает на верблюде пустыню, живет в палатке. У него уже десятки слуг-эфиопов, свой торговый дом, бойко меняющий дешевые бусы и материи на золото. Но сказываются тяжесть африканской жизни, тропические болезни. Начинает болеть нога, из-за опухоли Рембо не может ходить, и рабы уносят его на носилках из Харэра. Изнурительная под тропическим солнцем дорога к побережью, дорога, оказавшаяся последней для Рембо.

Но выхода не было. В Харэре того времени, имевшем столько же населения, что и в наши дни, отсутствовала всякая врачебная помощь. Лишь спустя несколько лет после отъезда Рембо туда прибывает вслед за упомянутым выше Булатовичем первый санитарный отряд русского Красного Креста. И поныне стекаются сюда, в старейший госпиталь в стране, страждущие со всей округи.

Рембо, с трудом добравшийся до Марселя, перенеся тяжелейшую ампутацию ноги, пишет из больницы родным: «Какая тоска, какая усталость, какое отчаяние... Куда девались горные перевалы, кавалькады, прогулки, реки и моря!..»

В последние дни жизни тридцатисемилетний Артюр Рембо ни разу не вспомнил, что был когда-то поэтом. В своем юношеском произведении «Лето в аду», единственной книге, изданной при жизни, он, прощаясь с поэзией, писал: «Я покидаю Европу. Морской ветер сожжет мои легкие; климат далекой страны выдубит мне кожу... Я вернусь с железными руками, смуглой кожей, бешеным взглядом... У меня будет золото».

Обманутый в своих мечтаниях, Рембо умирал калекой на жалкой больничной койке, и в горячечном бреду перед ним проносились африканские видения его юношеской несбывшейся «золотой» мечты.

В марсельском госпитале, в больничной книге, записали, что скончался негоциант Рембо. Никто из окружающих не подозревал, что не стало большого поэта Артюра Рембо.

Лишь один Мэконнын из всего императорского окружения согласился стать правителем столь отдаленной окраины, населенной непокорными мусульманами. И успешно справился с этой задачей, завоевав у населения огромной провинции авторитет не меньший, чем императорский.

Заинтересовавшись такой выдающейся личностью, Гумилев не мог не знать мнения о нем при императорском дворе, отношения к нему в Русской миссии. Все европейские путешественники и дипломаты, побывавшие в Харэре, центре пересечения караванных путей, отмечали дипломатические способности Мэконнына, его умение управлять провинцией, где жило столько племен, мусульмане и христиане. От искры национального, религиозного столкновения огонь войны мог вспыхнуть в один момент. Однажды это чуть не произошло...

Мне вспомнилась та давняя история, когда по извилистым улочкам старого Харэра я выбрался на круглую площадь и сразу заметил старую церковь. Она просто резала глаза своей чужеродностью в глухо замкнутом белыми стенами мусульманском городе. До захвата Харэра войсками Менелика там высились только минареты мечетей. Но теперь, когда в городе появились амхарцы из центральной провинции Шоа, Мэконныну пришлось задуматься о строительстве христианских храмов. Но смирятся ли с этим мусульмане? Рас не хотел применять силу, чтобы не раздувать религиозный конфликт.

Искушенный дипломат, он разрешил эту отнюдь немаловажную проблему удивительно простым, не лишенным остроумия способом.

Мэконнын пригласил на совет мусульманских старейшин и заявил, что отказывается от строительства церкви, идя им навстречу. Но так как христиане должны где-то общаться с богом, то он предлагает разделить мечеть на две части: одну оставить мусульманам, другую отдать христианам из Шоа. Старейшинам ничего не осталось, как согласиться со строительством церкви.

Может быть, эта древняя церковь на площади и была тем первым храмом, возведенным хитроумным расом?

Гумилев отмечает и «удачные войны» Мэконнына. Тот расширил пределы своей провинции, возглавил авангард стотысячной императорской армии и разгромил крупный отряд итальянского экспедиционного корпуса. Этим начался разгром итальянских захватчиков, разгром, которого не знала история колониального порабощения Африки. Историческая победа под Адуа до сих пор отмечается в Эфиопии как национальный праздник.

Возможно, из уважения к Мэконныну-старшему не уклонился независимый Гумилев от встречи с его сыном Тэфэри, воспитанником монсеньера Жерома, друга Рембо. Кроме того, от Тэфэри Мэконнына, правителя Харэра, зависела выдача пропуска для дальнейшего путешествия по стране.

Встреча во дворце правителя Харэра и сцена фотографирования его с женой ярко запечатлены в дневнике Гумилева.

Он достаточно ироничен в описании дома губернатора и самого Тэфэри Мэконнына, который «мягок, нерешителен и непредприимчив». Можно бы на этом и не останавливаться, если бы не одно обстоятельство, до сих пор никем не отмеченное. Гумилев встретился в Харэре не просто с сыном Мэконнына, а с будущим регентом Заудиты, дочери Менелика II, не без помощи Тэфэри Мэконнына посаженной на трон. Может быть, осторожность правителя Харэра, остерегшегося выдать разрешение на проезд русскому путешественнику, позволила ему выждать свой час и стать императором Хайле Селассие I.

Вряд ли мог предвидеть такой поворот в судьбе правителя Харэра Гумилев, преподнося ему в дар — по совету знающих людей — ящик вермута.

Много неожиданных встреч, полезных и приятных, подчас забавных или огорчительных, было у Гумилева во дворцах и на улицах старого Харэра. Внимательный и доброжелательный к незнакомым нравам и обычаям, он всегда возмущался, видя несправедливый суд и узаконенное рабство.

Хотя, как отмечал А. К. Булатович, абиссинцы легко могли бы обойтись без рабов, но «на галласских окраинах рабами пользуются как земледельческой рабочей силой. Рабство очень распространено. Работорговля не прекратилась еще до сих пор, несмотря на грозный указ императора Менелика...».

К унижению человеческого достоинства Гумилев не мог оставаться равнодушным. Об этом есть пометки в его дневнике, но самое удивительное, что до сих пор жива в Эфиопии память о «гуманисте Гумилеве». В ответ на публикации об этом путешествии Гумилева в периодической печати в последнее время из далекой Африки пришло и было напечатано письмо О. Ф. Е. Абди. Вот что он пишет: «В день отъезда поэта из нашего дома (Гумилев останавливался на ночлег в доме своего проводника.— В. Л.) в Харэр местный землевладелец привязал своего работника за ногу к дереву. Гумилев отвязал его и привел в Дыре-Дауа...»

Старый Харэр невелик: поплутав в переплетении его улочек, я выхожу на окраину города. Слепящая глаза белая площадь с амфитеатром каменных скамей по склону холма, увенчанного мечетью. Снизу тянутся сиреневые ветви джакаранды, прикрывающие деревенскую улочку: крошечные тукули под желтыми шапками соломенных крыш. Остатки древних окраин Харэра, по которым бродил Гумилев...

Кончается тетрадка обнаруженного «харэрского дневника» Николая Степановича Гумилева, (Гумилев Н. Африканский дневник.— «Огонек», 1987, № 14, 15.) но мы знаем, что его путешествие не окончилось:

Восемь дней из Xapapa я вел караван
Сквозь Черчерские дикие горы.
И седых на деревьях стрелял обезьян,
Засыпал средь корней сикоморы.

О продолжении путешествия по Эфиопии могли бы рассказать другие, не найденные пока тетради с записями поэта, ученого-исследователя Н. С. Гумилева. Кто знает, возможно, они лежат в чьих-либо архивах?

Африка — неизведанная земля, где в глубине джунглей обитают таинственные племена,— издавна притягивала к себе взоры и помыслы путешественников и поэтов. Но почему целью всех поездок Н. С. Гумилева была именно Абиссиния? Вряд ли это случайный выбор. После прочтения сборников стихов, отражающих африканские впечатления, можно сказать, чти круг интересов Гумилева выходил далеко за сферу быта местных племен, за сферу интересов этнографа.

Еще в XII веке интересовались в России далекой африканской страной, а с середины XVIII века ее древний язык геэз стали изучать. В XIX веке эфиопский язык изучают в Петербургском университете, начинаются поездки в Эфиопию многих русских ученых и путешественников, отчеты об экспедициях которых, о жизни и культуре народов Эфиопии широко публиковались. Россия была заинтересована в существовании независимой Эфиопии, и в разгар итало-эфиопской войны Менелик II направляет в Петербург чрезвычайное посольство.

Естественно, что передовая общественность целиком поддерживала борьбу эфиопского народа с захватчиками, и поэтому широкий отклик вызвала статья Льва Толстого «К итальянцам» — обличение преступлений итальянского правительства, пытающегося поработить Эфиопию. По всей России собирали средства, и на них был отправлен в Африку медицинский отряд.

О сражающейся Эфиопии знали, говорили все мыслящие люди, и она не могла не попасть в поле внимания Гумилева.

И еще: не связана ли тяга поэта-Гумилева к Эфиопии с именем Пушкина? Как известно, прадед великого поэта, сын одного из правителей северных районов Эфиопии, был пленен турками, попал в Стамбул, а оттуда русским посланником был вывезен в Россию, где Петр I нарек его Абрамом Петровичем Ганнибалом.

Разве не тяготеет гумилевский стих к пушкинскому? Возможно, ему хотелось ступить на землю предков Александра Сергеевича?

Но, пожалуй, и сам «Африканский дневник» Гумилева открывает побудительную причину предпринятого путешествия. В начале тетради он пишет о «мечте, живучей при всей трудности ее выполнения». Гумилев намеревался отыскать в Данакильской пустыне «неизвестные загадочные племена». Он был уверен, что они свободны, и жаждал «их объединить и, найдя выход к морю, цивилизовать». «В семье народов прибавится еще один сочлен», — так мечталось Гумилеву. Возможно, и это влекло его в Эфиопию?

До сих пор в ленинградском Музее антропологии и этнографии сохраняются эфиопские коллекции поэта-путешественника. И вместе с его звучными строками о «колдовской стране» они создают для нас пленительный образ далекой Эфиопии.

В. Лебедев, наш спец. корр. Фото А. Сербина и В. Михайлова

Аддис-Абеба —Дыре-Дауа — Харэр — Москва